– Ник…
– Николас. Очень красивое имя. А где ты живешь?
Мальчик вдруг резко остановился и вырвал руку.
– Меня зовут не Николас, а Ник! Я не хочу, чтобы меня так называли…
Некоторое время они просто глядели друг на друга, а потом Мари очень спокойно сказала:
– Хорошо, я буду называть тебя так, как ты хочешь. Теперь мы можем идти?
Ник отвел взгляд от ее протянутой руки и огляделся. Она поняла, что он сейчас просто даст деру. Конечно, она могла бы схватить мальчика за плечо, но она вовсе не хотела еще больше пугать его. И она мягко позвала его.
– Ник, если ты не хочешь, мы не будем торопиться, а еще немного погуляем в парке. Давай просто посидим и поговорим, хорошо?
– О чем? – Его подозрительность возрастала, маленькое личико сделалось замкнутым и отрешенным, и Мари стала приходить в отчаяние.
– Например, о том, что тебе сейчас нужна помощь.
– Нет, мне ничего не нужно.
– Ты говоришь мне правду?
Мальчик упрямо молчал, а Мари ясно почувствовала, что он колеблется.
– Мне кажется, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И я наверняка знаю, что сейчас ты голоден, очень устал и в этом парке совсем один.
Ник быстро отвернулся. Он еще некоторое время молчал, а потом обратил к Мари мрачное лицо и уставился на нее огромными серыми глазами.
– Вы из полиции?
– Вовсе нет. Я всего лишь хочу проводить тебя до дому и убедиться, что с тобой все в порядке.
Мальчик оказался крепким орешком, он все так же настороженно смотрел на нее и молчал. Даже его губы сомкнулись и побелели, превратившись в тонкую линию.
– Я вам не верю и не хочу вашей помощи. Мне надо идти. И вообще, может, вы что-то замышляете… – Его подбородок вызывающе вздернулся, но Мари ясно видела, как частит голубая венка на его тонкой шее. Но все же, несмотря на свои слова, он продолжал стоять, изучая ее.
– Что, по-твоему, я могу замыслить?
Он посмотрел ей в глаза и очень серьезно сказал:
– Возможно, вы из банды похитителей детей.
Она удивленно заморгала.
– Что-о?
– А может, вы хотите взять органы для трансплантации. А ваша помощь – приманка. Вы меня опоите снотворным или даже ядом…
– У отравленного человека нельзя взять органы для трансплантации, ~ попыталась она урезонить мальчика.
– Тогда рабство. Плантации сахарного тростника или публичный дом для геев и педофилов…
– Боже мой… – в ужасе пробормотала она, чувствуя, как защипало в глазах.
– Почему вы плачете? – резко спросил он.
– Скажи мне, Ник, кто тебя обидел? Я знаю людей, которые смогут помочь тебе…
– Вы хотите утащить меня в полицию?..
Она беспомощно замотала головой.
– Нет, конечно, нет…
Его взгляд проникал ей в самую душу. И вдруг он сказал:
– Не плачьте, я… верю вам. Если вы пообещаете ничего не говорить полиции, то я вам все расскажу.
Она проглотила тугой комок и кивнула.
– Хорошо.
– Нет. Скажите «я обещаю» и руку поднимите, как в суде.
Она подняла руку, как он просил, и твердо сказала:
– Клянусь.
– Хорошо. Как вас зовут?
– Давай на «ты», хорошо? Меня зовут Мари.
– Мари… – повторил он. – Мне нужно немного денег. На автобус. Я ехал к своему дяде, но на одной остановке пошел попить и отстал от своего автобуса. Я тебе их обязательно верну, обещаю. – Говорил он как-то отрешенно, глядя куда-то в сторону.
– Очень жаль, – промолвила она печально. – Я дала тебе слово, что никому ничего не скажу, а ты со мной неискренен.
– Я и правда еду к дяде, – отчаянно сказал он.
– Ты сбежал из дому, верно?
– У меня нет дома… и родителей тоже нет… – глухо проговорил он, и Мари поняла, что он говорит правду. – Я сбежал из школы и еду к своему дяде, Мэтту Доновану. Я никогда больше не вернусь в эту школу. Мне только нужны деньги на билет…
– Сколько тебе лет, Ник?
– Почти восемь.
– Что случилось с твоими родителями?
– Их нет. Я даже никогда их не видел.
Как такое может быть? Рассказ Ника не выдерживал никакой критики и совсем не тянул на правдивую историю. Разве может семилетний мальчишка сбежать из-под надзора преподавателей закрытой школы и куда-то уехать? Но при всей кажущейся невероятности этого рассказа она вдруг поверила мальчику.
– Ник…
Он тут же отшатнулся, словно она предала его.
– Я не напрашивался – ты сама предложила мне помощь, – с какой-то недетской жесткостью напомнил он ей. – И ты обещала никому не говорить. Мне нужно лишь немного денег, чтобы доехать.
– Нет, ты неправильно меня понял. Я просто хотела сказать… Давай обговорим это в каком-нибудь другом месте, например в кафе. Я ужасно проголодалась. Как ты на это смотришь?
Он некоторое время размышлял, наклонив голову, а потом согласно кивнул.
Они сидели в кафе, и Мари смотрела, как он с жадностью поглощает поставленную перед ним пищу. Сама она не притронулась к своей порции.
– Сколько времени ты не ел? – тихо спросила она.
– Почти два дня… – откликнулся он и замер. Краска залила его лицо. – Больше не хочу, – хмуро заявил он, вытирая рот и отодвигая тарелку.
– Прости, я не хотела. ~ Она вновь подвинула тарелку. Он укоризненно взглянул на нее, но опять стал есть.
Мари сидела, погруженная в нелегкие размышления.
– Где ты живешь? – неожиданно спросил он у нее, и Мари подняла голову.
– Я живу не в этом городе, я здесь проездом.
– Решила попутешествовать?
– Что-то вроде этого. Здесь живет моя приемная мама. Я часто навещаю ее.
– Приемная? У тебя тоже нет родителей?
– Они умерли. Мы с братом росли в воспитательном доме.
– Теперь я понял, почему ты так быстро обо всем догадалась и согласилась мне помочь. Ты уже была в таком положении.